КАСТРАТОРЫ БЫКОВ
На протяженье множества веков
Никем еще доныне не воспеты
Суровые кастраторы быков –
Невольные бродяги и поэты.
На их одеждах густо пыль легла,
Их руки сходны с черными гужами,
Цветной мешок с тяжелыми ножами
Они хранят годами у седла.
Когда, шурша багряной шерстью, бык
Увидит покачнувшееся небо,
Он знает, что к бедру его приник
Суровый жрец неотвратимой требы.
Зола подсолнуха, как почерневший снег,
На рану ляжет пухлою тропою,
На мерный шаг к стадам и водопою
Сменяет бык весенний буйный бег.
1924
ПОЛКОВОДЕЦ
Люди скажут: сутул и стар,
Седеет волос, кривится рот.
А я потопил германских гусар
В дремучей трясине мазурских болот.
Я окружил железным кольцом
Страну сирот и горьких невест,
И сам император с отекшим лицом
Надел на меня захватанный крест.
Но вдруг я узнал, что почета царям
Не хочет отдать измученный строй,
Тогда я крикнул своим егерям,
Что каждый из них – храбрец и герой.
Я знаю – они не поверили мне;
Ведь каждый из них отвечает за всех.
И с правого фланга в большой тишине
Послышался злобный и тихий смех.
Кривясь и шатаясь, с парада ушел,
Узнав, что слава дешевле слез,
И золоченый царский орел
Наутро умрет от свинцовых заноз.
Я перед красным столом стоял,
И на меня смотрела страна,
Меня помиловал Трибунал,
И на виски сошла седина.
Но кто помилует муку мою?
И кто осудит ярость души?
Я тот, кого смерть боялась в бою,
Почет отшвырнул, как слепые гроши.
Шершавый кумач шуршит во дворе,
Шаги детей теплы и легки,
А я умираю в дымной норе,
В пыльной Москве, у древней реки.
Холодный засов стучит по ночам,
И двери отворены в желтый ад;
Неслышно подходит к моим плечам
Светящийся взвод германских солдат.
У них не видел никто из родни
Жестких цветов у белых могил,
Запомнил лишь я один, как они
Глотали кровь и раздавленный ил.
Они говорят: "Болотных дорог
Нам не забыть, умирай скорей,
Тебя покарает тевтонский бог,
Железный владыка земли и морей".
Плывет и качается жирный ил,
Уйдите отсюда, я вовсе не тот,
Я веру в богов и царей потопил
В трясине мазурских болот!
1927
НАЕМНИК
Пообещал английский офицер,
Он разрядил свой ржавый револьвер,
Упал в траву и крикнул: "Умираю!".
Но сторожа неколебимых стран
Сказали: "Ранен!" – и уселись рядом,
И дрогнул под забрызганным прикладом
Сожженный поцелуями Коран.
И за стеною камеры – покой,
Наполненный обещанной наградой,
Владеет чернокрылою цикадой
Здесь гурия с накрашенной щекой.
Вода и хлеб – как магометов плов,
И он сидел, нагнувшись над едою,
Пока начальник с дымной бородою
Не произнес давно известных слов.
Толмач отрезал прямо: "Умирай..."
Он вытер губы в ожиданье чуда.
Был упомянут строчкой "ундервуда"
Он в синих списках на отправку в рай.
1929
Там, где волны дикий камень мылят,
Колыхая сумеречный свет,
Я встаю, простреленный навылет,
Поправляя сгнивший эполет.
Я встаю из ледяной купели,
Из воды седого Иртыша,
Где взлетела, не достигнув цели,
В небеса моряцкая душа.
В смертный час последнего аврала
Я взгляну в лицо нежданным снам,
Гордое величье адмирала
Подарив заплеванным волнам.
Помню стук голодных револьверов
И полночный торопливый суд.
Шпагами последних кондотьеров
Мы эпохе отдали салют.
Ведь пришли, весь мир испепеляя,
Дерзкие и сильные враги.
И напрасно бледный Пепеляев
Целовал чужие сапоги.
Я запомнил те слова расплаты,
Одного понять никак не мог:
Почему враги, как все солдаты,
Не берут сейчас под козырек.
Что ж считать загубленные души,
Замутить прощальное вино?
Умереть на этой белой суше
Мне, наверно, было суждено.
Думал я, что грозная победа
Поведет тупые корабли...
 |
| А. В. Колчак на зимовке у полуострова Таймыр. 1900—1901 гг. |
Жизнь моя, как черная торпеда,
С грохотом взорвалась на мели.
Чья вина, что в злой горячке торга
Я не слышал голоса огня?
Полководцы короля Георга
Продали и предали меня.
Я бы открывал архипелаги,
Слышал в море альбатросов крик,
Но бессильны проданные шпаги
В жирных пальцах мировых владык.
И тоскуя по морскому валу,
И с лицом, скоробленным, как жесть,
Я прошу: "Отдайте адмиралу
Перед смертью боевую честь..."
И теперь в груди четыре раны.
Помню я, при имени моем
Встрепенулись синие наганы
Остроклювым жадным вороньем.
ЛОМОНОСОВ
Сварлив и желчен? Разве дело в этом?»
Напудренные букли разметав,
Он дышит чахлым петербургским летом.
«О, сколь бледна чухонская заря,
Сколь страшен дым эфирного зиянья!
Но как познать натуру янтаря,
Волшебный свет полярного сиянья!
Материя, ты — всех живущих мать!
Поэзия, ты мне была сестрою!
Космические волны осязать
Дозволено пророку иль герою».
Росу роняет с голубых ветвей
Казенный сад, нахмурившись убого.
А может, зря, российский Прометей,
Ты в человеке ищешь полубога?!
Вот скачет запоздавший генерал.
А будочник что статуя у тумбы.
Откуда выйдут, как ты предрекал,
Российские Невтоны и Колумбы?
И тяжек Академии венец.
«Уйди от зла и не желай их блага!
Скопцы и немцы... И любой мудрец
И глуп и туп, как мерзлая навага.
Подсиживанья, сплетни... Каждый день!
Ужель величье остается втуне?
А помните, как в младости в Мезень
Я хаживал на беломорской шхуне?
Пыл юности недаром берегу.
Ведь не возьмешь — стою единорогом,
Вы беситесь — простому мужику
Пришлось сравняться с изначальным богом!»
Земля сгущает розоватый пар,
Молчит Нева, похожая на Лету,
Земля хладеет, как Готторпский шар,
И тишина сопутствует рассвету.
Он слышит шум форштевней и ветрил,
Полночный грохот океанских хлябей,
И высоту сверкающих светил
Определяют сотни астролябий.
Еще не всё! Орлиный длится сон.
Алмазы в недрах плачут и искрятся,
И в темных копях мечется Плутон
Под острою киркою рудознатца.
«Ужо! Свершится сей великий миг»,—
И он заре протягивает руку,
Спокойный, как куростровский мужик,
Постигший навигацкую науку.
Вокруг легла, прекрасна и светла,
Оледенев, огромная Россия...
И есть еще: Небесные тела,
И Вечность, и Бессмертье, и Химия.
1936
ЧОКАН ВАЛИХАНОВ
Чужая жизнь - безжалостней моей –
Зовет меня… И что мне делать с ней?
Ведь можно лишь рукою великана
В лазоревой высокогорной мгле
Куском нефрита выбить на скале
Рассказ о гордом подвиге Чокана!
1937
АЛЕКСАНДР ГРИН
Я гимназистом ножик перочинный
Менял на повесть Александра Грина,
И снились мне гремучие пучины
И небеса, синей аквамарина.
Я вырастал. На подбородке волос
Кололся, как упрямая щетина,
И все упорней хриповатый голос
Искал и звал таинственного Грина:
"О, кто ты, Грин, великий и усталый?
Меня твоя околдовала книга!
Ты - каторжник, ворочающий скалы,
Иль капитан разбойничьего брига?"
Изведав силу ласки и удара,
Я верил в то, что встретятся скитальцы.
И вот собрат великого Эдгара
Мне протянул прокуренные пальцы!
Он говорил размеренно и глухо,
Простудным кашлем надрывая глотку.
И голубыми каплями сивуха
По серому катилась подбородку.
И, грудью навалясь на стол тяжелый,Он говорил: "Сейчас мы снова юны...
Так выпьем за далекие атоллы,
За Южный Крест и призрачные шхуны!
Да! Хоть горда мечтателей порода,
Но Грин в слезах, и Грину не до шутки.
С отребьем человеческого рода
Я пьянствую пятнадцатые сутки!
Я вспоминаю старые обиды, -
Пускай писаки шепчутся: "Пьянчуга!"
Но вижу я: у берегов Тавриды
Проносится крылатая фелюга.
На ней я вижу собственное тело
На третий день моей глухой кончины;
Оно уже почти окостенело
В мешке из корабельной парусины.
Но под форштевнем пенится пучина,
Бороться с ветром радостно и трудно.
К Архипелагу Александра Грина
Летит, качаясь, траурное судно!
А облака - блестящи и крылаты,
И ветер полон свежести и силы.
Но я сейчас забыл координаты
Своей лазурной пенистой могилы!
С ядром в ногах в круговорот лучистый
Я опущусь... А зори будут алы,
И так же будут пальмовые листья
Свергаться на звенящие кораллы.
А впрочем - бред! И небо голубое,
И пальмовые ветви - небылицы!
И я умру, наверно, от запоя
На жесткой койке сумрачной больницы.
Ни облаков... ни звезд... ни пестрых флагов -
Лежать и думать хоть о капле водки,
И слушать бормотанье маниаков,
И гнуть в бреду холодные решетки!
Сейчас я пьян. Но мной шестое чувство
По-прежнему надолго овладело:
Да здравствует великое искусство,
Сжигает мозг и разрушает тело!
Мне не нужны посмертные награды,
Сухих венков затрепанные ленты,
Как гром щитов великой "Илиады",
Теперь мне внятны вечные легенды!
Я выдумал сияющие страны,
Я в них впивался исступленным взором.
Кровоточите, пламенные раны!
И - гений умирает под забором.
Скорей звоните вилкой по графину,
Мы освятим кабак моею тризной.
Купите водки Александру Грину,
Не понятному щедрою отчизной!"
...Я видел Грина в сумеречном горе,
И, в качестве единственной отрады,
Я верую, что есть на свете море,
И в нем горят коралловые гряды.
1939
Как в силу воплотить одну
Всё, что живёт в тебе?
Завидую Карамзину,
Его большой судьбе.
Его пером водили честь,
Упорство и мечта,
В любом великом деле есть
Земная простота.
И поступил однажды так
Бессмертный Карамзин –
Он заказал себе верстак
Из десяти тесин.
Он встал, как у ладьи варяг,
Задумавшись на миг,
Историк – властелин бумаг
И повелитель книг!
Торжествовал упорный труд,
Он с жизнью был в ладу,
Не страшен плен бумажных груд,
Всё было на виду!
Порой до самого утра
В глубокой тишине
Тень от гусиного пера
Качалась на стене.
Весь мир лежал на верстаке!
Но вдруг нахлынул мрак,
Историк сжал перо в руке
И рухнул на верстак.
ШЕМАХАНСКАЯ ЦАРИЦА
1
В строгий вечер у дверей
Грудью трогала перила,
Провожала егерей,
Черный веер уронила.
0кна снежною слюдой
3атянуло на полгода.
Самый злой и молодой
Не вернулся из похода.
Так сказал седой усач...
3аскрипела половица.
Скомкав шаль, горюй и плачь,
Шемаханская царица.
Ты прекрасна и легка
И повадкой, и походкой
И, достойная пайка,
Ходишь в лавку за селедкой.
Плачешь, мертвого любя,
Бродишь тенью по светлице...
Видят всадники тебя
На махновской колеснице.
Бьет мальчишка в барабан,
Как свеча горит предместье.
Пулеметный шарабан
Да веселое бесчестье.
Ведь, беспутных сыновей
0бучая сквернословью,
Батька тешится твоей
Ненасытною любовью.
Ты ль со смехом у дверей
Грудью трогала перила,
Провожая егерей,
Черный веер уронила?
2
Но ударила гроза
По тебе прямой наводкой,
Шемаханская краса
3а железною решеткой.
И шумит судебный зал,
Словно каменный колодец,
И не любит трибунал
Анархистских богородиц!
Высшей мерой бредит снег,
Дышат холодом перила,
...Про внезапный твой побег
Долго стража говорила.
3
Новый час в твоей судьбе,
В жизни - новые приметы.
И недаром о тебе
По утрам кричат газеты:
"Хорошо известно нам,
Что она в кафе "Манила"
Егерям и пластунам
0 походе говорила.
Что она верна кресту,
0томстит врагам сторицей.
Прозвана за красоту
Шемаханскою царицей".
4
Край чужой не по душе,
Снится ночью синий север,
Пусть японский атташе
Подает заветный веер.
Слушай льстивую хвалу.
И на сцене в час расплаты
В опереточном пылу
Пляшут дикие сарматы.
Твой поклонник - желтый бес -
Для тебя не сыщет дара,
0пираясь на эфес,
В душной лавке антиквара.
И с подарком наконец
0н стоит перед дверями.
Сделан редкостный ларец
Хохломскими кустарями.
Рассмотри его одна.
Ведь рисунок - небылица:
У высокого окна
Стонет, плачет царь-девица.
Клонит ясное лицо,
Будто что промолвить хочет;
На узорное крыльцо
Вылетает пестрый кочет.
Ниже голову нагни -
И увидишь ты сквозь слезы
Половецкие огни
И рязанские березы.
Свет живого янтаря
Разливается рекою,
Лебединая заря
Проплывает над 0кою.
5
Ты сейчас не рада дню,
Свету ласкового солнца,
Ты идешь на авеню,
Бросив хилого японца.
0 тебе лишь говоря,
В голубой туман стаканов
Прячут губы егеря
Их славянских ресторанов.
Слышишь громкую молву?
"Наши руки не ослабли,
Для похода на Москву
Мы точили наши сабли.
Как отточены клинки -
Пусть враги узнают сами", -
Повторяют казаки -
Волки с синими глазами.
Но ответ им был таков:
"Вы отважны, вы спесивы,
Но без храбрых казаков
Я пойду в родные нивы".
6
Не видать путей и вех,
Ты сейчас одна с метелью,
На границе пахнет снег
Черным порохом и елью.
Ты сюда пришла сама
По своей и гордой воле,
Ледяные терема
Вырастают в белом поле.
Мчится снежная труха
В знак родимого привета,
Слушай пенье петуха
В самой лучшей части света!
Ты увидела вдали
Сквозь метель - огни и тени,
На краю родной земли
С плачем встала на колени...
7
Долго думал атташе
(Сосчитав чужие танки)
0 загадочной душе
Этой сказочной славянки.
Где, какой нашла конец,
Уходя на синий север,
В заколдованный ларец
Положив свой черный веер?
ЗЕМЛЕПРОХОДЦЫ
Вставали с плачем от ржаной земли,
Омытой неутешными слезами.
От Костромы до Нерчинска дошли
И улыбались ясными глазами.Просторы открывались, как во сне,
От стужи камни дикие трещали,
В Даурской и Мунгальской стороне
Гремели раскаленные пищали.Тревожно спали у глухой воды.
Им снег и хвоя сыпались на спины,
Им снились богдыханские сады,
Кричали златогорлые павлины.Шли на восход… И утренний туман
Им уступал неведомые страны.
Для них шумел Восточный океан,
Захлебывались лавою вулканы.Могилы неизвестные сочти!
И не ответят горные отроги,
Где на широкой суздальской кости
Построены камчатские остроги.Хвала вам, покорители мечты.
Творцы отваги и суровой сказки!
В честь вас скрипят могучие кресты
На берегах оскаленных Аляски.В земле не тлели строгие глаза,
Что были глубоки и величавы;
Из них росла упругая лоза,
Их выпили сверкающие травы.И наяву скитальцы обрели
Перо Жар-птицы в зарослях сандала.
Мне чудится — на гряды из коралла
Холщовые котомки полегли!
Спасибо!
ОтветитьУдалить